"Обзор православного сектоведения (промежуточные итоги)"

Александр Дворкин

(Доклад на V Всецерковном Съезде епархиальных миссионеров Русской Православной Церкви 24.11.2014)

Начиная с перестроечных лет, наша страна столкнулась с массовым нашествием неизвестных у нас доселе сект с Запада и с Востока, а также с массовым возникновением новых сект на постсоветском пространстве. Первыми забили тревогу родители и близкие сектантов, которые стали терять своих родных, резко изменявшихся в худшую сторону, начинавших вести себя совершенно неестественно и несамостоятельно, часто оставлявших дом и разрывавших семейные узы. Государственные органы, деморализованные резкими переменами, не были в состоянии помочь этим людям. Тем временем, секты разворачивали свою деятельность, и все наши сограждане, помнящие те годы, помнят и наглую, напористую и неотступную сектантскую вербовку тех лет – уличную, стадионную, осуществляемую через радио, телевидение и другие СМИ, часто с помощью тех или иных привлеченных на сторону сект чиновников из министерств и ведомств.

Первой на это засилье сектантства отреагировала Церковь, и так началось современное российское православное сектоведение. Сегодня ему уже больше 20 лет и можно подводить промежуточные итоги.

Теперь даже возникают споры о природе самого православного сектоведения.  Некоторые ставят под вопрос само употребление слово «секта» – дескать, не православное это слово – пришло оно к нам из неправославного латинского языка (они забывают, что на этом языке существует громадный святоотеческий корпус), а надо использовать православное греческое слово «ересь». Но давно уже сложилось современное русское словоупотребление, в котором слово «ересь» обозначает учение, а «секта» – организацию. То есть, вполне корректно сказать, что члены той или иной секты придерживаются той или иной ереси. Но часто приверженцы ереси не состоят ни в какой организации, а – с другой стороны, есть множество сект, не имеющих никакого (даже косвенного) отношения к христианству и, следовательно, называя их учение ересью, мы будем незаслуженно повышать его языческий или оккультный статус.

Другие противопоставляют подход, который они называют «святоотеческим» – некоей «тоталитарной теории» (интересно, что один из людей, ратующих за «святоотеческий подход» написал книгу, в первой половине которой пересказывался польский католический труд по сектоведению, а во второй критиковалась «тоталитарная теория»). Третьи говорят об «академическом сектоведении», которое гораздо «научнее», а значит, лучше практикуемого церковными миссионерами «неакадемического». Четвертые утверждают, что никакого сектоведения вообще не должно быть, а есть лишь миссия к «инославным» (под этим словом часто подразумеваются и иноверные), которая ничем не отличается от миссии к тем, кого называют сектантами и т. д. И вообще, «тоталитарная теория» является хитрой диверсией, т. к. подразумевает, что есть секты нетоталитарные, а значит, безвредные, неопасные для души. Но мы, – грозно заявляют эти борцы с ими самими выдуманной «тоталитарной теорией», – никогда не примем таких навязываемых нам подрывных экуменических убеждений!

Мне кажется, что все это по большей части ложные альтернативы. Во-первых, нас, людей, занимающихся сектоведением, слишком мало, а сект – слишком много, чтобы мы тратили время и силы, выясняя свои отношения. Во, вторых – это нормально, что существуют разные подходы к сектоведению – явлению настолько сложному и разнородному, что одним подходом тут никак не обойтись. Да и сами секты – столь разные, что неизбежно каждую из них нужно рассматривать индивидуально: ошибкой было бы как раз стричь их всех под одну гребенку и выстраивать общую схему для противостояния всем им скопом. Ранее это практиковалось: некоторые миссионеры конца позапрошлого-начала прошлого века составляли сравнительные таблицы, предназначенные для диспутов, скажем, со штундистами или молоканами, где в несколько столбиков рассматривались представления сектантов и православных о сотериологии, мариологии, эсхатологии, триадологии, эортологии и т. д. Наверное, тогда в этом был смысл. Но я с некоторым недоумением рассматриваю такие же таблицы, приспособленные сегодняшними подвижниками, скажем, к сайентологии, анастасийцам или кришнаитам, также сравниваемых с православием. В этих новых таблицах в соответствующих графах, где должны описываться сектантские представления о тех или иных разделах богословия либо стоят прочерки (ну, скажем, что можно сказать о сайентологическом учении о Таинствах?), либо что-то очень сильно притянутое за уши и, значит, сильно и незаслуженно возвышающее примитивные потуги сектантов. В-третьих, – миссионерское противостояние и проведение диспутов с классическими сектами, тоталитарными сектами, инославными конфессиями и иноверными религиями, должно быть абсолютно различным, ибо общаемся мы с живыми людьми, а не отвлеченными схемами. Я помню разговор с одним видным священнослужителем нашей Церкви, который как-то сказал мне, что не видит смысла делать различия между всякого рода внецерковными религиозными организациями. Дескать, какая разница, находитесь ли вы в пяти метрах или в пяти километрах от корабля – все равно без него вплавь океан вы не пересечете. Я возразил ему, что тем, кто находится в пяти метрах, по крайней мере, можно добросить спасательный круг, и он, подумав, согласился со мной.

И, наконец, в-четвертых – каждый православный, занимающийся сегодня практическим (а не теоретическим) противостоянием сектам, неизбежно в своей деятельности использует самые разные подходы – в зависимости от ситуации, обстоятельств, аудитории к которой он обращается, повода его выступления и цели, которую он в данном конкретном случае перед собой ставит.

Безусловно, в православной аудитории можно применять то, что некоторые называют «святоотеческим подходом», хотя, мне кажется, этот термин в данном контексте не совсем точен. Ведь мы должны всю нашу христианскую жизнь строить на усвоении святоотеческого опыта прочтения Евангелия и применении его ко всем обстоятельствам нашего бытия. Очевидно, говоря о «святоотеческом подходе» к сектоведению, эти люди имеют в виду богословский подход, т. е., разбор и опровержение с точки зрения православного богословия религиозного учения той или иной секты (если, кстати говоря, оно у нее имеется вообще). Безусловно, этот момент очень важен.

Но в светской аудитории, следует обратить внимание на антисоциальные аспекты деятельности сект. Богословские рассуждения тут просто не будут работать. Обычно я своим студентам объясняю, что используемые нами противосектантские аргументы могут быть совершенно правильными, но при этом – неуместными. Можно привести такой очевидный для всех пример:

Скажем, если вы видите, что на улице две женщины с цветастыми журналами в руках активно обрабатывают молодую маму с коляской (довольно часто встречающаяся сцена, правда?), можно подойти и сказать: «Знаете, эти две дамы из секты «Свидетели Иеговы», и вы их не слушайте, ибо они грубо искажают Священное Писание». Правильный это аргумент? Да, разумеется, ибо «СИ», действительно, грубо искажают Священное Писание. А вот уместный ли он? Вряд ли, т. к. если эта мамочка имела бы представление о Священном Писании, она не стала бы их слушать. Тем более, что сектантки на ваши слова с готовностью ответят, что ничего мы, дескать, не искажаем, а вот вы православные, как раз и искажаете… И дальше между вами и ими начнется сугубо технический спор, который будет по большей части недоступен вербуемой сектантами женщине, и в своих предпочтениях она будет руководствоваться некими неподвластными нам критериями. А вот если мы скажем: «Эти две дамы хотят вовлечь вас в секту «СИ». Знаете ли Вы, что по правилам этой секты, если ваш ребенок, не дай Бог, заболеет, и ему для спасения жизни потребуется переливание крови, они сделают все возможное, чтобы кровь не была перелита, а ребенок – умер?» Думается, любая мама такой аргумент хорошо услышит и воспримет. И когда-нибудь потом она вспомнит, что православные предостерегли ее от попадания в секту, что сыграет свою миссионерскую роль.

Но, конечно, подобный уличный аргумент не являет собой всей полноты картины – это лишь небольшая ее часть, употребленная к месту. Разумеется, православный сектовед в своей работе ею не ограничивается. Но в чем заключается наше изучение сект и противостояние им?

Тут нужно кое-что пояснить. К моменту, когда Православная Церковь смогла обратить внимание на тоталитарные секты, на Западе уже сформировался определенный опыт противостояния им – как религиозный (в основном, христианский) так и светский. Религиозный – это попытки инославных – т. е. католиков, протестантов и евангеликов – опровергнуть сектантские учения с точки зрения христианства, разумеется, в их понимании. Светский – это борьба против сект, ведомая светскими людьми, которые главный акцент ставят на антисоциальных и криминальных аспектах их деятельности. Они опираются не на богословие, а на криминалистику, психиатрию, социологию религии, психологию и т. д. Их базовая аргументация основана на том, что секты нарушают права человека, зафиксированные в базовых документах, подписанных всеми (или, во всяком случае, западными) странами.

Лозунг подобных светских антисектантских организаций – «deeds, not creeds» – т. е. они обращают внимание на то, что секты творят, а не на то, во что они верят, ибо, подчеркивают они, человек имеет право верить во все, что хочет. Соответственно, западные религиозные организации, противостоящие сектам, основную аргументацию выстраивают в плоскости «creeds, not deeds», т. е. прежде всего опровержение веры, а дела не столь важны (некоторые из современных российских сторонников того, что они называют «святоотеческим подходом» используют сходную аргументацию). Думается, оба этих подхода неполны, и мы, с самого начала занятий сектоведением попытались воспринять третий подход: «deeds through creeds». То есть дела сект (в том числе и самые неприглядные) можно понять и объяснить только через их веру. Мы и изучаем религиозные, или, если их нет – мировоззренческие – представления сект (разумеется, опровергая их) и разоблачаем их дела. Таким образом, создается полная картина, а то, какой аргумент, опираясь на нее, мы будем использовать, еще раз повторяю, зависит от обстоятельств, аудитории и цели, которую мы в данный момент стремимся достигнуть. В светской аудитории говорим о социальной опасности сект, о психологических аспектах вербовки, контроле сознания и т. д. В церковной аудитории раскрываем духовные корни этой социальной опасности, объясняем, что вербовка ведется путем манипуляции через использование страстей человека, как это давно было раскрыто в аскетической литературе и т. д.

И конечно, мы используем дифференцированный подход к членам различных сект – как тех, которые мы называем классическими, так и тех, которые мы характеризуем как тоталитарные. Скажем, на богословском диспуте с баптистами я, прежде всего, говорю о Библии, о соотношении Писания и Предания и об истории Церкви. Но когда меня пригласили в качестве свидетеля на судебное заседание по иску Головинской прокуратуры против «Свидетелей Иеговы», адвокаты которых попытались втянуть меня в спор о понимании Писания, я наотрез отказался переходить к этой теме и стал говорить о социальной опасности секты. Абсолютно не дело светского суда разбирать, чье понимание Писания более верное. У него совсем другие задачи. Думаю, была бы беда, если бы наш суд начал выносить решения, основанные на понимании правильности Евангелия тем или иным судьей.

И, если говорить о диспутах со «Свидетелями Иеговы», однажды я услышал весьма справедливую критику в свой адрес. Как-то священник из Архангельской области, приехавший на очередную сессию в ПСТГУ, сказал мне, что мои рекомендации как вести диспут с «СИ» оказались малопригодными к его сельской ситуации. «Мы, – поведал он, – по вашему совету пытались начать разговор с сектантами о божестве Христа, или о существовании души после смерти, или о том, что Господь был распят на кресте, а не на столбе, подготовили библейские ссылки, исторические справки и т. д. Но они, почувствовав, что слушатели начали склоняться на нашу сторону, тут же заявили: А у вас все попы – пьяницы! А после этого начали сходу заливать про высокие моральные стандарты для членов и служителей своей секты».

Я услышал это замечание. Именно поэтому в моей книге «Сектоведение» содержится так много информации о неприглядной личной жизни лидеров и адептов сект, об их аморальной и преступной деятельности. Часто для невоцерковленных слушателей такие аргументы гораздо важнее и звучат куда убедительнее, чем красивые богословские построения, тем более что обычно сами сектанты вынуждают нас к этим аргументам прибегать.

Если же мы говорим, например, с сайентологами, то пытаться перевести разговор в религиозную плоскость – вообще заведомо проигрышное дело, ибо сайентологическая секта, несмотря на свои заявления, никакого отношения к религии не имеет. Если мы хотя бы попытаемся начать с ее адептами религиозный спор, то невольно начнем играть по их правилам, что будет выгодно только им.

В любом споре должна иметься некая общая для двух сторон почва, к которой можно возвращаться, и сверять свои позиции. Если ее нет, то и спор бесполезен. В случае с баптистами – это, несомненно – Писание. Но как можно спорить с теми же неопятидесятниками? Я помню, много лет назад один из них привел мне в доказательство своей точки зрения цитату из Писания. Я сказал ему, что таких слов в Писании нет, и предложил ему самому убедиться в этом. На что получил сногсшибательный ответ: «Да что вы тычете меня носом в мертвую букву, когда я исполнен живого Духа!». Все, разговор окончен. Как говорится, против лома нет приема…

С активно растущими сейчас неоязыческими сектами также не следует приступать к каким-то богословским спорам – нет у них никакого даже отдаленно внятного религиозного учения. С их адептами нужно попытаться поговорить об истории, о понятии исторических источников, о доказательствах их подлинности и проч.

С приверженцами оккультных сект или носителями оккультного мировоззрения сколько-нибудь содержательного богословского диспута в принципе не получится. С одной стороны они все время будут ссылаться на какие-то несуществующие древние писания, а когда вы попытаетесь разоблачить их, скажут, что, конечно, вы этих писаний не знаете, потому что они были уничтожены злокозненными и фанатичными средневековыми монахами, а авторы их сожжены на кострах вместе с Коперником и Галилеем. С другой стороны оккультизм отличается тотальной всеядностью: его приверженец с восторгом выслушает лекцию про исихазм или про мистическое богословие Православной Церкви, а потом с не меньшим восторгом отправится на семинар какого-нибудь Билла Ридлера, поедет в ашрам Саи-Бабы или запишется на курсы Трансцендентальной Медитации. Если с оккультистами и нужно о чем-то говорить, так это постоянно повторять им про несовместимость разных духовных путей и про то, что если он выбирает, скажем, Нирмалу Деви, «академика» Маслова или Анастасию, он отрекается от Христа.

Думаю, подобная «избирательная» методология (т. е. с кем когда и о чем говорить) достаточно близка к подлинному святоотеческому подходу, о котором мы говорили в начале. Ведь и отцы Церкви всегда ориентировались на аудиторию и выбирали нужные аргументы, исходя из того, к кому они обращаются. Об этом говорил и Сам Спаситель, когда призывал своих учеников: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6).

Св. Василий Великий, например, был не только великим богословом, но и великим политическим деятелем, умевшим очень хорошо использовать светские методы для защиты православия и выдавливания еретиков из своей митрополии. И он прекрасно знал, когда можно применять богословскую аргументацию, а когда – светскую. А если мы вспомним св. Юстина Философа,  или св. Амвросия Медиоланского, св. Софрония Иерусалимского, или св. Григория Паламу, преп. Иосифа Волоцкого, или свт. Патриарха Тихона… В общем, этот список можно продолжать очень долго. Да что там говорить! Сам великий апостол Павел прекрасно знал, когда ему использовать светские аргументы (напр., юридические), когда философские, а в каких случаях – богословские.

Далее следует вопрос, а можно ли вообще использовать опыт, накопленный сектоведением на Западе? Несомненно, целый ряд достаточно полезных наблюдений и выводов сделали специалисты, работающие в светском религиоведении: социологи религии, психологи и психиатры, юристы, криминологи. Их опыт во многом может быть востребован в России. Но вот наработки представителей инославных конфессий – римо-католиков, протестантов, евангеликов – гораздо менее применим для нас, ибо вся их апологетическая критика сектантских учений исходит из их собственных вероисповедных установок, многие из которых для нас неприемлемы.

Но с другой стороны, некоторые наши коллеги настолько увлекаются различными западными религиоведческими теориями, графиками и схемами, что начинают утверждать: дескать, только там и есть подлинное сектоведение, и полностью погружаются в теоретическое изучение этой дисциплины. Я знаю одного православного сектоведа, который просто влюблен в предмет своего исследования, все время восторгается теми или иными сектами, с восторгом обсуждает их учения, методы вербовки, пропагандистские приемы и т. д. Для него вершина научности – это западные светские исследователи, занимающиеся сектами, и он постоянно грустит, что, дескать, наше отечественное сектоведение (которое мало рисует графики и почти совсем не проводит соц. опросов) на десятилетия отстает от передового западного.

Мне такой подход для православного исследователя кажется немного странным. Я лично никакой радости от сектоведения не испытываю, и свои занятия им рассматриваю как церковное послушание. Мне совсем не доставляет удовольствия копаться в сектантской грязи, разбирать их примитивные доморощенные теории, изучать их подлые методы вербовки людей и контроля их сознания, узнавать, какую очередную мерзость сотворили в той или иной секте, и какая трагедия там произошла. Но, увы, там страдают люди, которые нуждаются в помощи, равно, как и другие люди нуждаются в информации и совете, чтобы в секту не попасть, так что мы вынуждены всем этим заниматься. Но уж точно – без восторга и энтузиазма.

По своему основному образованию я историк, и стараюсь не оставлять свои занятия историей Церкви, ибо невозможно все время сидеть на одних только сектах – так в конце концов можно повредиться разумом. И те мои исторические книги, которые пишу, я также рассматриваю как часть миссионерского служения. Только что вышло пятое издание моих «Очерков по истории Вселенской Православной Церкви» – я работал над этой книгой, прежде всего, как над миссионерским пособием.

Теперь одно общее замечание, которое относится к любому роду религиозного диспута – никогда нельзя идти на компромиссы в вере и попытаться приспособить ее под конкретного собеседника. Я помню, с позволения сказать, диспут одного известного миссионера с мусульманами (на самом деле, членами исламистского сектоподобного образования) в котором, он, в стремлении стать «father da» (это по аналогии с советским министром иностранных дел Громыко, которого в Америке называли «mister nyet»), всячески старался приспособить наше богословие под исламские стандарты. Ценой недюжинных усилий ему это удалось: в его устах православие стало выглядеть, как некий второсортный ислам. Но вот незадача: в конце беседы его собеседники вполне резонно дали понять, что зачем им нужен такой второсортный ислам, если они уже исповедают ислам первосортный. Так что тактика принесла ровно противоположный результат. Думаю, никогда не нужно стараться затушевать вероисповедные различия всюду, где они есть. Тогда люди смогут понять, что на самые главные вопросы имеются совсем другие ответы, которые, возможно, покажутся им намного убедительнее, чем те, которые давали им проповедники и учителя их религии.

Ну и, наконец, несколько наших наблюдений о том, как проводить диспуты с собственно сектами. В наш Центр часто звонят или пишут с единственной просьбой: сообщите нам самый главный аргумент в полемике с той или иной сектой, чтобы ее адепты услышали его и сразу стали православными. Я немного утрирую, но совсем немного. Разумеется, такого аргумента нет, и не может быть. Но, тем не менее, диспуты с представителями сект проводить можно и определенных результатов добиваться тоже можно. Главное – понимать, чего именно мы хотим достичь, и какую цель мы ставим перед собой в подобном диспуте.

Если исходить из целей и задач диспута, то можно разделить религиозные (и особенно, противосектантские) диспуты на два типа: противостоятельный (или конфронтационный) диспут и индивидуальная работа с сектантом по выводу его из секты. Когда мы проводим первый, то хоть и обращаемся к сектанту, но наши аргументы на самом деле адресованы к колеблющимся людям, которых секта пытается вовлечь в свои ряды.

Главное – нужно помнить, что мы не ведем диалога с сектами. Это было бы все равно, что сесть играть в карты с шулером – заведомо проигрышно, все равно надует. Сами секты с удовольствием пригласят к себе священника, или, на худой конец, мирянина-сотрудника Церкви, попросят рассказать что-то, пообщаться, угостят обедом, проведут экскурсию, а потом видео со специально подобранными кадрами этого визита выложат в сети, с сообщением, что Церковь уже давно ведет с ними диалог, т. е., признала равноправным партнером.

Наш диспут может проходить только на уровне личностей, не на уровне организации, и следовательно – никогда не на сектантский территории. Его можно проводить на нашей территории, но лучше всего – на нейтральной. И он должен быть публичным – на нем должны присутствовать жители той местности, где работает данная секта, чтобы они могли услышать разоблачение сектантской лжи и опровержение их аргументов. Повторяю, что, хотя мы спорим с сектантом, вся наша аргументация должна быть рассчитана на этих людей, т. е., как было сказано раньше, она должна быть уместной. Конечно, для подобного спора необходимо иметь хорошее представление о самой секте, ее учении и практике, о тех доводах, к которым ее адепты чаще всего прибегают. Ну и, конечно, нужно быть укорененным в православии, знать Священное Писание, историю Церкви, догматику и другие богословские дисциплины. Очень помогает общий культурный уровень: тогда легко чувствуешь фальшь сектантских заявлений и можешь с фактами на руках их опровергать.

Такой противостоятельный диспут может быть проведен в широком формате, как серьезное мероприятие в зале со зрителями, но и краткие диалоги на улице или на интернет-форумах – это тоже противостоятельные диспуты, и часто они приводят к желаемым результатам.

Приведу два примера:

Например, однажды, идя по улице, я заметил кришнаитского торговца, который с массой дежурных комплиментов «подарил» ритуальную курительную палочку прохожему, а вслед за этим тут же попросил пожертвование на благие цели. Это обычная тактика кришнаитов, использующих таким образом один из методов психологического манипулирования – «закон взаимного обмена». Попавшийся в сети эмоционального шантажа прохожий, держа в одной руке «подарок», другой уже лез во внутренний карман за бумажником. Поравнявшись с ними, я сказал всего одну фразу: «Осторожно, эта палочка сделана на основе коровьего навоза». Но именно она и сработала: прохожий немедленно бросил палочку на землю и стал вытирать пальцы платком. О «пожертвовании» речь больше не шла.

Второй случай, о котором я хочу рассказать, связан с сайентологической уличной кампанией. Как-то сайентологи (не называя своей организации) поставили возле метро «Курская» стенд с большим листом ватмана, на котором просили всех прохожих, выступающих за крепкие семьи и гармоничные отношения между людьми расписаться или нарисовать цветочек, солнышко или что-н. подобное. А после этого, с шуточками и улыбочками они вручали расписавшимся брошюрки Хаббарда «Дорога к счастью», где стоял адрес и контактная информация «Саентологической церкви Москвы». Сектантская акция шла хорошо: возле стенда толпился народ, исписанные листы ватмана шустро заменяли на новые, сайентологический оператор снимал все происходящее на камеру, чтобы потом отчитаться перед лос-анджелесским начальством секты.

Я подошел к толпе и громко всех предупредил, что люди перед ними – представители опасной тоталитарной секты сайентологии, и что лучше не участвовать в их мероприятиях. Руководитель акции мгновенно распознал меня и громко закричал, что, дескать, это экстремист Дворкин, который теперь показал свое подлинное лицо – видите, он против крепких браков и счастливой семейной жизни.

Далее между мной и сайентологом состоялся такой диалог:

Я:  А что, сайентология помогает создавать крепкие семьи?

Сайентолог:  Еще бы! Сайентология предоставляет самую лучшую технологию для решения всех внутрисемейных конфликтов и проблем. Сайентологические семьи – самые крепкие и самые прочные!

Я: А правда, Том Круз – сайентолог?

С: Да, конечно! Великий актер Том Круз – один из самых верных и преданных членов нашей Церкви.

Я: А теперь напомните мне, пожалуйста, который раз Том Круз сейчас разводится? Третий или четвертый?

Думаю, комментарии излишни. Светскую хронику читают очень многие, и сведения о разводах Тома Круза большинству людей известны. Требовалось лишь соединить в их сознании два факта, чтобы они смогли воочию убедиться в сектантской лжи.

Ну, а что касается другого типа диспута – консультации по выходу сектанта из секты – это уже особая тема. Тут требуется работать (как правило) один на один, длительно и кропотливо, пытаясь установить психологический контакт с сектантом и действуя через эмоциональные рычаги, ибо логические аргументы с человеком, чье сознание контролируется, как правило, бесполезны. Самое активное участие в этом процессе должна принимать семья пострадавшего. Более того, можно сказать, что основную работу тут должна проделывать семья, а специалист нужен для того, чтобы координировать ее действия, направлять их и затем в нужный момент вмешаться. Но это – тема для отдельного серьезного разговора, который лучше перенести на секционное обсуждение.

Возвращаясь же к основной теме доклада, хочу еще раз повторить: да существуют разные подходы к православному сектоведению. Но между ними нет, и не может быть непримиримых противоречий, и каждый серьезный сектовед в своей работе органично использует эти самые разные подходы, в зависимости от ситуации, аудитории, людей и организаций. Мы в РАЦИРС (Российской ассоциации центров по изучению религий и сект) – очень разные люди и в сектоведение пришли самыми разными путями. Разумеется, между нами бывают разногласия по слову апостола: «…ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 1:19). Но, помня о нашей общей цели, нам удается решать все наши разномыслия в духе любви. Нас объединяет, прежде всего, наша православная вера, Церковь, которой мы служим и любовь к людям, которым мы стремимся помочь. И, наверное, это – самое главное и в сектоведении и вообще во всей миссионерской работе нашей Церкви.